Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

– сияет все ярче. Луч маяка. Он гаснет и снова вспыхивает, указывая мне путь.

Я дышу с трудом и повторяю: «Прошу, прошу, прошу». Да ведь это молитва. Первая настоящая молитва в моей жизни.

Ничего у меня не получится.

Нет, получится. Я представляю, что рядом со мной Кейт, как в былые времена, когда мы с ней крутили педали велосипедов, взбираясь вверх по склону Саммер-Хилл, а дорогу нам указывал лишь лунный свет. Я делаю рывок – и вот внезапно я уже на вершине холма. Здесь пахнет гарденией и сушеной лавандой и повсюду свет – слепящий, сияющий.

Он исходит из конуса совсем рядом со мной. Я моргаю, пытаюсь управлять дыханием.

– Кейт, у меня получилось, – шепчу я, но сил не хватает, и слов не слышно. Возможно, я вообще не произношу этого вслух. Я жду, когда Кейти ответит: «Я знаю», но слышу лишь собственные вздохи.

Я снова открываю глаза и вглядываюсь. Рядом кто-то есть, фигура из света и теней. И обращенное ко мне лицо.

Мара. Она совсем такая же, как когда-то, красивая, юная.

– Талли? – испуганно говорит она, будто я дух или призрак.

Если это и сон, то хороший. Я вернулась.

– Мара… – На это слово у меня уходит целая вечность.

Я стараюсь удержаться, остаться здесь, но не могу. Время ускользает от меня. Я открываю глаза, вижу Мару и Марджи, силюсь улыбнуться, однако я чересчур слаба. А рядом… это лицо моей матери? Я хочу что-то сказать, но получается лишь хрип. А может, я вообще все это вообразила.

В следующий миг я снова погружаюсь в темноту.

Глава двадцать восьмая

Сцепив руки, сдвинув колени так крепко, что костям больно, Дороти сидела в больничной приемной. Они все приехали – и Джонни с близнецами, и не находящая себе места от волнения Мара, и Марджи с Бадом. Прошло трое суток с того дня, как Талли открыла глаза и попыталась говорить. Сразу же после этого Талли перевели в больницу, а там снова потянулись часы ожидания.

Сперва все это напоминало чудо, и все же Дороти сомневалась. Ведь ее-то жизнь чудесами не баловала.

Доктор Беван подтвердил, что к Талли действительно возвращается сознание, но часто после столь долгого сна человек не сразу приходит в себя. Не исключены продолжительные паузы и тяжелые последствия, для такого есть все основания. Нельзя проспать год, а потом проснуться и попросить кофе с пирожным.

Дороти молилась об этом много месяцев подряд. Каждый вечер она опускалась на колени возле кровати дочери. От этого изношенные суставы ныли, однако Дороти была уверена, что за выздоровление дочери она обязана заплатить болью. Она опускалась на колени и молилась, вечер за вечером, пока осенний сумрак за окном сменялся зимней темнотой, а ту постепенно теснил весенний свет. Дороти молилась, пока овощи у нее на огороде пускали корни и набирались сил для роста, молилась, пока на ветвях наливались и созревали яблоки. Молитва всегда звучала одинаково: «Пожалуйста, Господи, пускай она проснется». За все это время, пока ее отчаянная молитва путешествовала во времени, Дороти ни разу не позволила себе по-настоящему представить желанный момент. Она боялась думать об этом, словно не хотела сглазить. Впрочем, в этом она себе все равно не признавалась.

Сейчас Дороти понимала, что это очередная ложь в череде многих, которые придумывала для себя на протяжении долгих лет. Она не осмеливалась представить себе этот миг, потому что он приводил ее в ужас.

Вдруг Талли, очнувшись, знать ее не захочет?

Такой вариант вполне вероятен. Она была отвратительной матерью, и, может, сейчас она исправилась, излечилась, посвятила себя дочери, но как в такое поверить… Особенно Талли, проспавшей все эти волшебные изменения.

– Ты снова что-то бурчишь себе под нос, – мягко проговорила Марджи.

– Это нервное. – Дороти сжала губы.

Марджи взяла Дороти за руку. Дороти до сих пор удивлялась той близости, которая возникла между нею и Марджи. Как же много порой значит обычное прикосновение человека, который тебя понимает.

– Я боюсь.

– Ясное дело. Ты мать. Страх входит в круг твоих обязанностей.

Дороти повернулась к Марджи:

– Откуда мне знать, каково это – быть матерью?

– Ты быстро учишься.

– Вдруг она очнется и видеть меня не захочет? А я не могу возвращаться к тому, какой я была без нее. И нельзя же просто подойти к ее кровати и сказать: ну привет.

Марджи грустно улыбнулась, глаза смотрели устало.

– Дороти, она всегда хотела тебя видеть. Помню, как-то, давным-давно, она спросила меня, что с ней не так, отчего ты ее не любишь. Сказать по правде, у меня сердце кровью обливалось. Я ответила ей, что иногда жизнь складывается не так, как ты того ожидаешь, но надежду терять нельзя. Талли тогда было семнадцать. Твоя мать только что умерла, и Талли боялась, не понимала, где будет жить. Мы предложили ей жить с нами. В первый вечер, когда она лежала в постели в комнате Кейти, я присела рядом и пожелала ей доброй ночи. Она посмотрела на меня и сказала: «Однажды она будет по мне скучать». – «Ну а как же иначе?» – кивнула я. И Талли на это ответила, тихо-тихо, я едва расслышала: «Я дождусь». Вот она и дождалась, Дороти. Она придумала тысячу разных способов дождаться.

И Дороти пожалела, что она не из тех женщин, кто верит в подобное.

Для Талли время текло, отмеченное размытыми образами и коротенькими, бессмысленными эпизодами. Вот белая машина; женщина в розовом, которая говорит что-то про самочувствие; передвижная койка; светлая комната с телевизором в углу; голоса, сливающиеся в отдаленный шум. Впрочем, сейчас голос остался только один, и звук дробился, превращаясь в… слова.

– Добрый день, Талли.

Ее веки дрогнули, и она открыла глаза. Возле кровати стоял мужчина. Мужчина в белом халате. Сфокусировать взгляд никак не удавалось. И свет тут очень тусклый. Как же ей недостает света. Что это все означает? И еще так холодно.

– Я доктор Беван. Вы в больнице Святого Сердца. Вас привезли сюда пять дней назад. Вы это помните?

Она попыталась вспомнить. Судя по ощущениям, она находилась в темноте много-много часов, вечность. Нет, ничего она не помнит. Лишь свет… журчание воды… запах свежей весенней травы. Она попробовала облизнуть губы – болезненно сухие. Во рту словно пожаром все спалило.

– Ч-чт…

– Вы попали в автомобильную аварию и получили серьезную травму головы. Ваша левая рука была сломана в трех местах, и то же самое с левой голенью. К счастью, переломы оказались простые и кости успешно срослись.

Автомобильная авария?

– Нет, Талли, двигаться